Тема очень интересная, не буду отвечать в ней с ходу, а то выйдет, как когда-то у Левитана, который сказал, что "всему в своей жизни обязан партии и правительству"(С).

Для тех, кто писать начал рано, хоть и плохо по началу, вроде меня, имена и учителя всё-время менялись, и я, даже, не уверен, что правильно помню именно тех, кто произвёл наибольшее впечатление. А ведь может быть так, что к писательству подстегнул негативный опыт прочитанного. "Учителями" могут быть и те, кто писал плохо и кому ты хотел, что-то противопоставить.
Вот мой дядюшка, был членом СП и "прославленным" поэтом, но его стихи меня вообще никак не задели, подарочные книжки, в большинстве своём, стояли ни разу не раскрытые. Потому и имени его называть не буду.

Антон Деникин пишет:
Антон, прости, украду у тебя, продолжив...

...и плохо, и продолжает не намного лучше, но уже лет 45. А начиналось всё с Есенина. Потом пришёл Пушкин, лет в 13-14 - Асадов, но он быстро ушёл, пригласив вместо себя Симонова. Есенин, Пушкин, Симонов...
Многое из них, казалось написанным мной. И кажется.

Поддерживаю Леон, давай с Есенина.

Есенин захватил меня в школе, он ведь был запрещён, не помню, кто мне об этом сказал, наверное папа. Есенин был запрещён и вот стало - можно. Но покорили меня не стихи к маме, которые все учили, я не помню как, и кто подсказал, но открыл прежде всего поэму Чёрный человек.(!!!) Нам говорили, что Есенин "упадник", что вся его поэзия это "жизнь - обман с чарующей тоскою", а тут. На меня обрушилась искренность, честность поэта перед собой и миром. На фоне тогдашних "взвейтесь-развейтесь" это было потрясение. Я учил поэму наизусть, то есть не учил, а читал и запоминал. Это в москвах, ваших, поэты читали, режиссёры ставили, музыканты записывали, на задворках империи поимка людоеда была событием из области культуры. Так, что именно Есенин рассказал мне, что можно писать не оглядываясь, не прославляя и не пыжась от пафоса. Кстати, Пушкин, как поэт, для меня тогда не существовал. Пушкин был предметом школьной программы, а не поэзией.
Только в начале двухтысячных побывал я в Мещере, увидел Касимов, Спас-Клепики, село Криуши, а Радово уже и нет. И дома господского нет - разобрали. Мещера это болота, сырой мрачный лес, река Вобля и река Ялма делающие сорок петель на трёх квадратных километрах, столько же петель делает Рязанская дорога, проходя по этим болотам. Мещера до сих пор глушь и нищета, не смотря на то, что 150км. до столицы.
Глядя на эти места я понял, что бухать и писать стихи там учишься у природы, только первое очень быстро поглощает второе.

Антон Деникин пишет:
У меня раньше. Меня бабушка учила читать по Есенину. Сколько помню себя, столько помню этот томик. Сейчас он тоже рядом. Как-то расплылось то, с чего именно начиналось. Прочитал твой пост и вспомнил: Радово.
"Село, значит, наше Радово.." Именно Снегина была моим букварём. Но это всё ещё было неосознанно. Осознанно лет в десять пришла Москва кабацкая и Исповедь хулигана, тем более, что из них часто пел отец - он любил Есенина.
Ещё через годик-два увлекла Персия своими мотивами. А, забыл. Больше, чем стихами, был помешан на футболе - это у нас семейное. Помнишь, сборы макулатуры? В году 71-72 нашел в каком-то сарае книгу о футболе 36 года издания - игры, составы, результаты, рассказы... Я увлекался футбольной статистикой. В то время синонимом российской/советской футбольной статистики было имя Есенин. Константин Сергеевич Есенин - сын Сергея и Зинаиды Райх. Там было что-то в книжке, что шло вразрез с его выкладками. Написал ему, получив ответ или два) Вот так - футбол и Есенин - первая и вторая любови в моей жизни встретились в сыне моего любимого поэта...

Здравствуйте, господа!
Есениным я болел тяжело в отрочестве. С тех пор нещадно вымарываю в себе любую есенинскую ноту. Восхитил и, хочется верить, обогатил Тютчев-в старших классах школы и в универе, и чуть позже Фет.Обожал Летова и Кормильцева. К осознанию всей мощи и красоты Пушкина и Высоцкого подхожу только сейчас.
Настоящее время считаю невиданным расцветом поэзии-потрясающих поэтов много, в том числе здесь.

По поводу Есенина помню забавную штуку. Нашла в "Огоньке" не опубликованный ранее стих, из ранних, довольно длинный. Хорошая напряженная лирика, правда, сейчас уже вижу нестыковочки, а тогда с наслаждением заучила наизусть. В десятом убежала в другую школу от страха, что характеристику, которую будет мне писать "классная", примут только в тюрьме. В новом классе училась признанная в городе юная поэтесса. Я показала ей вырезку из "Огонька" и сказала, что знаю стих наизусть. Она ответила - врешь, этого не может быть.

Помню, как учительница абсолютно бесстрастно читала в классе: "Сыпь, гармоника..." Видимо, считала это воспитательным моментом. Учительницу не любили, и это была традиция. Каждый раз на выпускном ей разбивали стекло в ее частном домике. И на нашем выпускном повторилось то же, меня это привело в ужас.

Еще смешное. Кто-то из девочек очень выразительно, с непременным патетическим надрывом, читает Светлова: "Жанна д`Арк отдает костру Молодое тугое тело". Сзади хорошенький черноглазый румяный мальчик, по имени Сашка Машкин, вполголоса комментирует: "Лучше бы мне отдала".

Симонов был маминым любимцем. Цикл "С тобой и без тебя" переписывала наизусть. Я, конечно, тоже в детстве любила: "Если Бог нас своим могуществом..." Но все-таки с девяти лет слушала и знала наизусть песни Высоцкого. Он был отдельным от советской слащавой мутоты разного калибра. Мама еще любила Евтушенко, а я, сравнивая с Высоцким, не воспринимала и тогда. А Вознесенский и в детстве вызывал отвращение - какой-то назойливой сентиментальностью, вымученной и подлой. "...трали-вали, мы травим зайца", "...умер он, изможденный профессией... но картина висит без гвоздя" и эта вот мерзость а ля Брюсов: "Божественно после парилки В реликтовом озере Рильке".

И вообще, многие стихи приходили через песни. Лет пятнадцать меня приводили в высший восторг стихи Кирсанова в исполнении Градского: "Жил-был я..." И, кстати, отрывок из Евтушенко "Любимая, спи..." в исполнении Ободзинского. Вот.

Кстати. Сергей Берегов несколько раз пытался задать тему - что такое стихи для детей. Ушла в воспоминания и сумела восстановить собственные детские ощущения. Прежде всего, дети воспринимают ритм. У Хармса его знаменитые "Бегал Петька по дороге..." или "Иван Иваныч Самовар..." отчетливо ритмизированы и легко запоминаются.
Я помню, одним из первых текстов Высоцкого запомнила: "Все срока уже закончены..." Я мало там понимала, особенно непонятными были строки "нынче мы на равных с вохрами", "высшей мерой наградил его трибунал за самострел", но напевала с удовольствием. А еще - "Письмо с выставки", где тоже неясны были отдельные фразы, вроде - "...а не то я телок крыть не подумаю, рекордсмена портить мне - накось, выкуси". И в немыслимый восторг приводила песня: "Здесь вам не равнина, здесь климат иной..." и строчки "Нет алых роз и траурных лент, И не похож на монумент Тот камень, что покой тебе подарил, Но вечным огнем сияет днем Вершина изумрудным льдом, Которую ты так и не покорил..."

Параллельно шел Пушкин с его "Сказкой о мертвой царевне..." Изысканный лаконизм повествования, ясная музыкальность слога позволяла воспринимать сюжет всем сердцем.

И Некрасов, "Железная дорога", "Бурлаки", "Размышления у парадного подъезда". Вступление к "Железной дороге" - какая-то утяжеленная, по сравнению с пушкинской, сочность и ясность, почти документально схваченная фактура, и собственная грациозная просодия. Довольно сложная структура некрасовского текста легко запоминалась именно за счет музыкальности и отчетливого ритма.

Детям нравятся стихи, которые легко запоминаются. И к детским можно отнести любой хороший умный текст, ритм которого очевиден сразу. И не обязательно рифмованный, с чего я начала...

Песни это - Да!
Моё знакомство со стихами начиналось с песен. У родителей не было записей Высоцкого, не было и у друзей, но у нас была пластинка с записью стихов Лорки, "канте хондо". Какое это было чудо: "начинается плач гитар//разбивается чаша утра..."; "когда умру//похороните меня с гитарой//в речном песке...". Я не знал, что это перевод Цветаевой, я не вполне понимал смысл, много там понимаешь в 7-8 лет, но я слушал и слушал эти чудесные строки, уводящие за грань, лёгкие, лёгкая-печаль и смерть не страшна, и плетётся кружево. И, конечно, танец, а уж, что такое танец я знаю(!), не смотря на нетанцевальную фигуру танец я понимаю всем телом и в детстве понимал. Потом я узнал, что не всегда слог Лорки лёгок и танцующ,но может это перевод(?) - не важно, Лорка навсегда остался любимым поэтом. Особенно потому, что я ему никогда не подражал, в моём представлении этому нельзя было подражать - только наслаждаться. А став чуть старше я услышал Александра Дольского, сейчас я понимаю, что есть у него и конъюнктура и штампов он не избежал, но есть и высоко поэтические вещи, чудесные метафоры и образы. Вот, наверное, о том, как пользоваться поэтическим языком мне рассказал Дольский.

Помню, как я в школе, на конкурсе чтецов, вместо утверждённого читал: "Пей со мною, паршивая сука, пей со мной." Как преподавательский состав покрывался пятнами разной интенсивности, а девочки в уме строчили мне записки, для девочек ведь читал. ))))
И про ....читал я областной конкурс.

Кстати, а где Сергей Берегов?

В универе на фольклоре преподаватель сказал при изучении раздела "Частушки": "Жанр в наших хрестоматиях представлен весьма усечённо. Мы все здесь взрослые люди и должны понимать, что 90 и более процентов частушек содержат ненормативную лексику. Например..."-примеры он приводил долго и упоенно. На следующий год я не смог отказать себе в удовольствии посетить лекцию, посвящённую частушкам, ещё раз.
Кстати, именно он впервые для меня опроверг глупое, как я теперь понимаю, утверждение о заимствованном происхождении мата.